Если бы Командор утонул в море!
И сразу вдогонку лорд Эдуард поневоле подумал: а если утонуть довелось леди Мэри?
– Мы очень благодарны вам, капитан, за ценные сведения о том, что происходит в ближайших к Ямайке водах, – сэр Чарльз вежливо наклонил голову, намекая купцу, что пора и честь знать.
На этот раз намек был понят и принят.
Голландец откланялся. Оставшиеся вдвоем друзья посмотрели друг на друга, и тут лорд Эдуард вспылил. Всего в третий или четвертый раз за все годы, которые знал его сэр Чарльз.
– Черт побери! – чуть громче, чем допускали приличия, воскликнул лорд. – Если все на Санто-Доминго говорили об отплытии Санглиера, для чего тогда было похищать его женщин? У Коршуна, похоже, остатки мозгов улетучились, после того как Командор подержал его в плену!
Сэр Чарльз вздохнул. Он прекрасно понимал гнев давнего компаньона. Но, будучи объективным, не мог не заметить:
– Распоряжался там Ягуар.
Из осторожности даже наедине толстяк не произнес подлинное имя флибустьера.
– А он какого черта! – это была последняя вспышка управителя колоний.
– Вы не догадываетесь, милорд?
Глаза сэра Чарльза были грустны. Ему было неудобно за леди Мэри. Все-таки девочку он знал с младенческих лет и любил отцовской любовью.
– О чем я должен догадываться? – Лорд Эдуард вцепился в кубок с вином, да так и застыл, позабыв, для чего предназначен сей благородный напиток.
– Да так… – уточнять сэр Чарльз не стал.
По чуть нервному движению лорда он понял, что в тайну леди посвящены минимум два человека.
Хорошо хоть те, кто данную тайну не выдаст никому и никогда.
Репутация знатной леди должна быть безукоризненной.
Впрочем, джентльменов – тоже.
Плавание было обычным. Даже сказать о нем особенно нечего. Это про первое морское путешествие можно распинаться часами. Когда же все это становится будничной работой, то всевозможные мелочи, еще недавно потрясавшие и казавшиеся чем-то из ряда вон выходящим, воспринимаются неизбежной рутиной.
Все, что можно считать новым для меня, – это Новый год. Первый, встреченный не за столом в хорошей компании, а на борту бригантины посреди моря. Да и то, некое подобие стола организовать удалось, что до компании, так такую стоило поискать среди любых морей и времен…
Все прочее было привычным, многократно испытанным и пережитым.
Менял направление и силу ветер. Долго пришлось идти в крутом бейдевинде. Скорость была небольшой. Команда порядком измучилась. Но часть пути ветер был почти попутным, и мы несколько отдохнули.
Шторм тоже довелось испытать. К счастью, не шторм, а штормик. Небольшой, ничем не напоминающий недавний ураган. Ничего страшного. Разве что досадно за задержку.
И был штиль. Целый день мы болтались на одном месте. Подобный каприз погоды еще хуже шторма. Паруса свисают никуда не годными тряпками. Море гладкое, словно стекло. Солнце парит с небес. Палуба раскалена. Не хватает ни питьевой воды, ни воздуха для дыхания. Главное же – ощущение собственной беспомощности, невозможность продолжить плавание. Сиди и жди, пока некто наверху решит ниспослать хотя бы легкий ветерок.
Но тот, в чьей власти погода, не торопился. Или просто больше прислушивался к молитвам других, просящих о безветрии, безмятежности и тишине. Его тоже можно понять. Сколько людей, столько мнений о том, что должно твориться сейчас на дворе.
Вольготно фантастам описывать в будущем погоду по заказу! Сразу возникает невольный вопрос: заказывать-то будет кто? У кого язык лучше подвешен или денег побольше? Так сказать, расценки на текущий день, а еще лучше – аукцион. Три тысячи за дождь, кто больше? Что? Три с половиной за малую облачность? Раз! Два! Три! Принято!
Я бы заплатил из своего кармана больше, лишь бы не стоять посреди моря одиноким памятником парусному флоту. Но таможня закрыта, и некому дать на лапу. Придется ждать общей очереди.
Очередь же оказалась долгой, хорошо – не бесконечной. Как в полузабытые совковые, а еще лучше – в перестроечные времена.
Нас старательно выдерживали на одном месте день, вечер, практически всю ночь. Свист запрещен на всех кораблях, но тут матросы пробовали свистеть, высвистывая ветер. Когда не помогло – царапали мачту, посылали марсового наверх, дабы тот то пытался дуть, то стучал по обвисшему парусу поварешкой. Никакого толка. Только под утро воздух слабенько тронулся с места. Едва-едва, не ветерком, а дуновением, скорее даже, легким дыханием всемогущего существа.
Весь день люди ходили полусонные. Нет, работы велись, только без спешки и напряжения. Как всегда, когда не торопят обстоятельства.
Но вот чуть шелохнулись паруса, дрогнул безжизненно висевший флаг, и корабль без сигнала пробудился от сковывавшей его полудремы. По палубе прошлепали босые матросские ноги. Еще минута – и послышалось слаженное пение, практически всегда сопровождающее работу с такелажем. Этакие варианты знаменитой русской «Дубинушки». Разумеется, не с таким мотивом и другими словами, но созданные с той же целью. Сплотить людей для совместной работы, придать им определенный ритм, дабы обойтись без надсмотрщиков и прочих дирижеров-барабанщиков. Барабан ведь в армии тоже с конкретной целью появился, дабы бравы ребятушки шли в ногу, а не кто в лес, кто по дрова.
Бригантина медленно заскользила по темной воде. Какой ветерок, такая и скорость. Но мы были рады и этому.
Потихоньку зефир крепчал. Зарозовевший восток застал нас в уверенном движении к цели. Чуть покачивался корпус корабля, о чем-то шептал ветер в снастях, раздавались бодрые голоса моряков, и не хватало только песни. Не нынешней, а из тех, которые так любил исполнять оставшийся на «Вепре» Женя.